|
|
|
|
"Б. Ю. Поплавский. Покушение с негодными средствами" by FuZe Внимание! Эта работа была сдана и защищена в виде реферата И. В. Щербине (лицей №1502).
Зачем же быть водой я не хочу и не хочу быть съеденным, подобно вобле, и жизнь затем лишь всё-таки влачу, что верую в конечный проблеск. В. Дряхлов (Б. Поплавскому)
“Время твоё настанет только тогда, когда до основания разрушенный мир всё-таки придётся строить заново, ибо духом человек интересуется нехотя и с горя, и только отчаянием можно его обернуть к Божеству и к его медиумам, или всё отложится до будущей жизни”. Борис Поплавский “Жили… мы стихами Поплавского”. Илья Зданевич
1. Поплавский и его “современники”. Борис Юлианович Поплавский всегда вызывал о себе противоречивые суждения. Вызывал он их и своей уже ставшей легендой загадочной личностью, и своей преждевременной кончиной, которая была похожа на мистическую игру со смертью, но больше всего своей лирикой, своими стихами, которые отмечены чертами сюрреализма, сочетанием мистических и христианских мотивов с конкретикой эмигрантского опыта. Хотя в стихах Поплавского много банальности, декадентской вычурности, погрешностей против вкуса и языка, блеклой рифмы, вставляемых для сохранения размера “ох” и “ах”, его высоко ценили люди разных, даже противоположных взглядов: консерватор, постоянно обращенный к истории мировой культуры, — Дмитрий Мережковский; атеист Илья Зданевич — замечательный поэт, прозаик и драматург; Владимир Набоков. Спустя много лет после смерти Поплавского в книге “Другие берега” Набоков сокрушался, что не оценил его при жизни и в своей рецензии на первую и последнюю прижизненную книгу Поплавского “Флаги”(1931) написал, что тот “дурной поэт” и каялся: “Я не знал умершего молодым Поплавского - далёкой скрипкой среди близких балалаек <…> Его заунывного звука я никогда не забуду, как не прощу себе раздражённой рецензии, с которой напал на пустяковые недочёты его неоперившихся стихов”. Мережковский с большим интересом, на равных, спорил с Поплавским на сложнейшие философские темы, так как Поплавский был человеком необыкновенно образованным и, хотя и жил нищенски, работать шофером или слесарем (как многие другие эмигранты) не хотел — берег время для сочинения и ученых занятий. Зданевич назвал Поплавского “патентом на благородство” русской эмиграции. Чтобы оценить стихи Поплавского, надо в полной мере представить себе ту ситуацию, в которой оказались молодые литераторы русской эмиграции первой волны. Даже более-менее известные писатели старшего поколения не без труда находили себе аудиторию, что уж говорить о тех, кто, просто в силу возраста, не успел добиться признания на родине. Но тут стоить заметить, что Илья Зданевич, друг и даже, некоторое время, учитель Поплавского, говорил, что современники не просто восхищались, а жили его стихами. Хотя под словом "современники" стоит понимать горстку таких же, как и Поплавский, нищих беглецов из России.Борис Поплавский, без сомнения, один из крупнейших русских поэтов нашего века, жил и умер в бедности. Бесспорно, ужасающие условия жизни наложили отпечаток и на его лирику. Попытки поиска выхода из кризиса толкали его то в богоискательство и мистицизм, что в полной мере отражено в его стихах, то, по чьему-то "доброму" совету, к наркотикам. От передозировки героина он, по всей видимости, и умер. Но, разумеется, не только внешние условия определяли творчество молодых писателей-эмигрантов. Они оказались вырванными из литературной традиции, одновременно наследуя всей русской литературе, которая, как им казалось, на родине умерла, вынужденные возрождать ее в чужой стране, где ею никто не интересовался. Поэзия Поплавского великолепно иллюстрирует эту ситуацию. Отсюда ее эклектичность, невозможность отнести поэта ни к одному из литературных течений, и в то же время очевидное родство со многими из них.Поплавский писал "заумные", стихи (здесь, несомненно, влияние Зданевича-футуриста), изобретал метафоры, которым позавидовали бы имажинисты, иногда же его стихотворения заставляли вспомнить о расцвете символизма. Впрочем, некоторые звучат как довольно злые пародии на лирику символистов начала века. Стихотворения его, лишенные знаков препинания, наполненные аллюзиями и реминисценциями, легкими не назовешь. Поэзия Поплавского в большой степени строится на повторении и варьировании одних и тех же ритмов, символов, навязчивостей. Стихотворения часто кажутся парафразами друг друга или равно искаженными отражениями некоего запредельного видения. Так же как Блок, Поплавский ценен не столько отдельными стихотворениями, сколько сплавляющим их воедино переживанием бытия. В структуру их вплетаются иронично обыгранные и не всегда узнаваемые фрагменты хорошо известных и не очень известных текстов, а техническое мастерство автора доходит до изощренности: Я жду в аду в раю что делать Еве Что делать мой испытанный девиз.
Как видно, примером здесь может служить практически каждая строчка. Таким образом, Поплавский с максимальной отчетливостью явил собою тип поэта-эмигранта. Хотя, для того, чтобы почувствовать себя в среде, которая не понимает ни твоего языка, ни твоих мыслей, не обязательно пересекать границу: в обеспеченной семье Поплавского атмосфера всегда была мрачная, что тоже во многом повлияло на его стихи. “ Поплавский чувствует безблагодатную, почти демоническую безрелигиозность”, - писал о поэте Бердяев… 2. “Покушение с негодными средствами”.
Илье Зданевичу Венок сонетов мне поможет жить, Тотчас пишу, но не верна подмога, Как быстро оползает берег лога. От локтя дрожь на писчий лист бежит. Пуста души медвежая берлога Бутылка в ней, газетный лист лежит. В зверинце городском, как вечный жид Хозяин ходит у прутов острога. Так наша жизнь, на потешенье века, Могуществом превыше человека, Погружена в узилище судьбы. Лишь пять шагов оставлено для бега, Пять ямбов, слов мучительная нега Не забывал свободу зверь дабы. 1925 Стихотворение написано в 1925 году — во время наиболее тесной дружбы со Зданевичем, поэтому, а также по ряду причин, указанных выше, это стихотворение посвящено именно ему. С первых же строк мы сталкиваемся с фирменным “смыслом в смысле” Поплавского. Он пишет о сонете в сонете! Так же в первой строке говориться о том, что он “по профессии” поэт и не собирается ничем больше заниматься. Если же понимать слово “жить” в переносном смысле, то стихи имеют (а так оно и было) важный духовный характер. “Венок сонетов” – это где-то 15 сонетов, связанных одним ключевым образом, одной темой, - по сути дела грандиозный, но так и не законченный замысел Поплавского. Почему незаконченный? Потому что, мировоззрение Поплавского было очень гибко, и никто не мог предугадать, кем он будет в следующий момент: мистиком или реалистом, строгим демократом или же просто спортивным молодым человеком, который думает только о своих мускулах. Если опять же искать второй смысл в слове “венок”, то это и лавровый венок победителя и терновый венок Иисуса Христа, побеждённого на Земле, но ставшего царём на небесах. То же было и с Поплавским: “Были ли люди, которые искренно и тепло любили Поплавского – были ли такие среди многочисленных друзей и знакомых? - , пишет Георгий (Гайто) Газданов, - Думаю, что нет; и это очень страшно”. Зато после смерти поэта Ходасевич писал: “Если бы за всю жизнь ему дали хоть столько денег и заплатили столько гонораров, во сколько теперь обходится его погребение, - быть может, его и не пришлось хоронить так рано. Но на смерть молодых писателей деньги находятся, на жизнь –нет”… Словами “тотчас пишу” во второй строке Поплавский как бы указывает на то, что он сейчас находится в процессе непосредственного написания этих “сонетов”, что создаёт ощущение присутствия. Слова “но не верна подмога” говорят как о том, что он не может прокормить себя поэзией, как и о том, что пока всё-таки его поиски бога с помощью поэзии не увенчались успехом. “Как быстро оползает берег лога” – это, возможно, просто заметка из жизни, ведь “лог” – это овраг с пологими задернованными склонами и плоским днищем., что указывает на какую-то набережную, скорее всего реки Сены во Франции, близ которой Поплавский часто любил гулять со своими друзьями, рассказывая им свои литературные замыслы, а, возможно, и указание на свою собственную жизнь (Поплавский жил рядом с Сеной), которая уже начала терять смысл… “От локтя дрожь на писчий лист бежит” – это что-то вроде описания техники создания стихов (как у Нострадамуса). Хотя, в этой строчке срастается многое: дрожь может быть и от боли (неудачи Поплавского) и оттого, что он очень долго не выпускал из рук карандаша… Строка “Пуста души медвежая берлога” – удивительна в частности. Во-первых, Поплавский употребляет слово медвежая в неправильной форме, во-вторых, в слове “медвежая” – 4 слога и очевидно, что в этой строке будет пропуск ударения (два безударных слога подряд), а это – пиррихий, из-за которого сбивается стихотворный ритм (и именно это выделяет эту строчку во всём сонете). И вообще, бывает ли берлога не медвежьей? Скорее всего, Поплавский хочет придать образу своей души побольше грубости, зачерствелости. В следующей строке упоминается “бутылка и газетный лист” как основные составляющие жизни Поплавского. В этой строчке Поплавскому вместо “бутылки” честнее было бы сказать “героин”, но, как известно, Поплавский тщательно скрывал эту сторону своей жизни: даже перед смертью, как пишет Илья Зданевич, “Когда … обнаружились признаки отравления … - и Поплавского вздумали, было, отправить в лечебницу, он вознегодовал: случай станет известен полиции и его, несомненно, за это лишат драгоценного пособия” (по безработице).“В зверинце городском как вечный жид, хозяин ходит у прутов острога”. С “городским зверинцем” всё предельно ясно: Поплавский, как уже было сказано, чувствовал себя во Франции очень угнетающе. А вот словами “вечный жид” Поплавский опять обращается к своей излюбленной христианской тематике: “вечный жид” – это Агасфер, персонаж христианской легенды позднего западноевропейского Средневековья. Во время страдальческого пути Иисуса Христа на Голгофу Агасфер оскорбительно отказал Ему в кратком отдыхе и безжалостно велел идти дальше. За это Агасферу было отказано в покое могилы, и он был осуждён скитаться, дожидаясь второго пришествия Иисуса Христа, - только Христос может снять с него зарок… В этой строчке, явно присутствует особое и ни с кем не сравнимое “ощущение Христа” Поплавского, о котором о так записал в своих дневниках: “ Странное дело! Целый день спал, то просыпаясь, то опять засыпая, в странном огненном оцепенении, среди духоты. Долгая бесплодная молитва, наполовину наяву, наполовину во сне. Вдруг, когда я, уже отчаявшись, бросил её, сел, было, на балконе, облившись водой: привело к почти нестерпимому, до слёз реальному ощущении Христа. Лёг опять. Но присутствие это не обнаружилось, не раскрылось, а потерялось. Но ощущение, что Он был где-то рядом, не забуду долго…” Следующие три строчки являются просто констатацией жизненного положения всей русской эмиграции, всех друзей поэта, да и него самого, что подчеркивает слово “наша”. Слова “узилище судьбы” говорят о безвыходности положения и о прямолинейности жизненного пути эмигрантов. “Лишь пять шагов оставлено для бега”, говорит Поплавский и сам же поясняет: “пять ямбов”. Удивительно ещё, что всё стихотворение написано пятистопным ямбом, и про эти ямбы далее говориться, что они – это “слов мучительная нега”. То есть Поплавский говорит о том, что в данном случае ему не приносит особого удовольствия написание стихов! Отсюда и “неверна подмога” и таки и недописанный “венок сонетов”. Также в этих строчках виден явный намёк на прозу. По всей вероятности, именно в прозе, в освобождении от чересчур для него тиранической власти размера Поплавский должен был дать свой подлинное отражение. Недаром, в романах Поплавского “Аполлон Безобразов” и “Домой с небес”, ему удавалось достигать такой остроты, которая “будто бы иголкам прокалывала лёгкие, разноцветные шары его стихов”, пишет Адамович. В заключительной строчке присутствует весьма любопытная инверсия: “не забывал свободу зверь дабы”. В перевёрнутом с ног на голову мире Поплавского, где соседствуют и прекрасно уживаются вместе граммофон на Северном полюсе и звук постоянно отходящего поезда, чёрная Мадонна и Иисус Христос, такой приём кажется в порядке вещей…
У Поплавского существует ещё одно стихотворение с названием “покушение с негодными средствами”. Оно не вошло не в одну книгу и посвящено некоему Ж.К., вероятно Жану Кокто – французскому поэту, писателю, драматургу и кинорежиссёру. К сожалению, об отношениях между Кокто и Поплавским ничего не известно, но Зданевич, которому посвящено первое стихотворение, был знаком с Кокто. Вероятно Жан Кокто тоже разделял идеологию поэзии как “покушения с негодными средствами”. Стихотворение же опять об одиночестве человека в эмиграции, о его самозабвенности и о его поисках бога. Но людей в эмиграции связывают их творчество, а в частности стихи, о чём наиболее точно говорит последнее четверостишие: Мы в гробах одиночных и точных Где бесцельно воркует дыханьеМы в рубашках смирительных ночью Перестукиваемся стихами Как видно, Поплавский не соблюдает правила орфографии, что тоже является его особенностью. Возможно, он делает это для того, чтоб читатель смог сам поставил в конце строчки, которая затронула его сердце восклицательный знак. Поплавский — невротичный, неровный, мятущийся человек, но при этом необыкновенно глубокий и настоящий. Он вызывает уважение и, в конечном счете, доверие — и в поэзии, и в прозе. В нем не было внутренней позы и стремления заменить поиски готовой идеологией. Исходя из этого, стихи Поплавского, а в частности книга “Флаги” позволяет заполнить важный разрыв в истории русской литературы ХХ века. Она позволяет увидеть явные переклички между новаторскими поисками в русской эмиграции и в СССР — между Поплавским и такими авторами, как Даниил Хармс, Константин Вагинов, Александр Введенский. Переклички не буквальные, но явственные. Становится возможным представить историческую преемственность русской литературы напряженного личного эксперимента — футуристический этап, следующий, представленный творчеством Поплавского и иных; другие варианты — “подпольный авангард” Георгия Оболдуева и Алика Ривина, авторов тоже незаслуженно малоизвестных. Судьба поэта – часть его наследия. Поэту без судьбы или поэту с “невнятной” судьбой никогда не стать символической фигурой в глазах потомков. Борис Поплавский был поэтом большой, хотя и горькой судьбы, главные строки которой посвящены “одиночеству и бродяжнической бездомности, объединяемых печально-романтически звучащим русским словом – скитальчество”, - пишет Луи Аллен. В Поплавском была “божественная невнятица”, чудесная образность видимого и слышимого, но какая-то необъяснимая жалость всегда вырастала в людях, которые общались с ним: “человек без взгляда, человек без жеста, человек без голоса”,- как говорит Нина Берберова. Но в этом аспекте, Поплавский перенял много у Рембо. Вообще, Поплавский обожал Рембо, который “был гулякой, да ещё таким, что нашим теперешним, за ним, пожалуй, не угнаться!” - пишет Адамович. Действительно, можно спокойно представить Поплавского и Рембо, сидящими за одним столиком ночью в одном из простых французских кафе… Противоречивость всей жизни Поплавского, вызывает совершенно разные оценки: “…Царства монпарнасского царевич” , говорит Николай Оцуп, “Мне было б интересно сделать формальный анализ стихов Поплаского и понять, наконец, почему объективно плохие стихи Поплавского берут в плен читателя”, - пишет Сергей Князев. Некоторые опытные боксеры (Поплавский активно занимался боксом) полагают, что самый неудобный соперник – физически сильный новичок. Он еще не знает “как надо” боксировать и может нанести нокаутирующий удар по непредсказуемой траектории совершенно неожиданно, в том числе и для себя. Часто корявые, “неудобные” стихи Б. Поплавского, внутреннюю логику которых уловить порой невозможно, и сегодня оказывают, эстетическое воздействие – неизвестным науке способом. Поплавский, подобно пророку, опередил своё время, и сегодняшний интерес к нему связан, прежде всего, с завораживающим и таинственным влиянием его поэзии и прозы, с его “внутренним зрением”, которое позволяло увидеть этот мир, как другие его не видят, что позволяет сделать вывод о том, что Поплавский - очень хороший поэт. Сопериживая его стихам, мы отчетливее осознаем те астральные, адские состояния сознания, в которые зачастую сползает наша жизнь, не даром на его бедной могиле во Франции, на кладбище Сен-Женевьев де Буа, написано: "Борис Поплавский - поэт".
|
